Я решила, что буду писать отчет Лили Эванс такими вот зарисовочками, как-будто открывать-закрывать глаза. Это будет не сегодня, потому что мне еще нужно дописать благодарности игрокам. Но есть один момент, который так и просится на "бумагу", и поэтому...
***
В самый разгар Рождественского бала, когда уже зажглась елка, когда под этой елкой мы с Рэттом Уильямсом, потрясенным, ошарашенным всем, что с ним произошло, и после того, что он попытался сделать со мной, примирительно обнялись со слезами на глазах, после того, как пары закружились в вальсе, передо мной, все еще нетвердо держащейся на ногах, сначала вырастает как из-под земли Джеймс, который несет какую-то чушь про "ты предпочла другого, Эванс", а потом его разворачивает к себе Рэтт, и говорит что-то о том, насколько он ошибается, говорит резко, рубя воздух словами. И я смотрю на них, а потом оборачиваюсь и вижу, как ко мне идет Грегори Адамс, который, с трудом подбирая слова, говорит:
- Лили. Он боится тебе это сказать, уже много времени не решается, так что я скажу за него. Раз уж здесь творится такое, может быть ты сама подойдешь к Северусу и... и вы помиритесь наконец? Он страдает.
И сердце сжимается, потому что я сама давно хочу подойти. Но не решаюсь, потому что в сердце живет еще обида и эта вот дурацкая заносчивая гордость. А по ночам я плачу в подушку.
И еще потому что терять друзей - невыносимо больно. Особенно самых близких и дорогих. Которые роднее родного.
И потому что такие вот родные люди ранят больнее всех.
Сердце сжимается, и я, кажется, пожимая Грегори, нашему заносчивому гордецу - слизеринцу Грегори, руку, и, подобрав полы своей золотистой мантии, бегу за ним вниз по лестнице.

Там, внизу, тихо и одиноко, и сюда почти не долетают звуки бала.
Там стоит бильярдный стол, и я вижу, как Северус играет в бильярд с... маленьким гриффиндорцем Риччи Коннором, что-то ему объясняя. Он меня не видит, нагнувшись с кием,отвернувшись в сторону Риччи и что-то ему объясняя. Черные волосы закрывают ему лицо, и я с несколько секунд стою так, глядя на него и - решаясь.
А потом тихо говорю:
- Ты играешь полосатыми или одноцветными, Сев?

Северус вздрагивает, поднимает лицо и бледнеет. Кий опускается в руке.
А Грегори и Риччи тихо уходят.
Мы остаемся вдвоем. И долго смотрим друг на друга.
И многое же говорим. И я говорю, наконец, то,что давно хотела сказать:
- Северус, я не имела права тебя осуждать за твой выбор, за выбор твоего пути. Они у нас с тобой разные, но... так было нельзя, это глупо - вот так тебя потерять из-за гордыни, из-за убеждений. Ты был и остаешься мне бесконечно дорогим человеком и мне плохо без тебя. И даже если ты отправишь меня куда подальше, просто знай: мне очень жаль, что...
- ...что между нами все это случилось, да? - отвечает он. - Лил, я просто хочу, чтобы ты была счастлива. И все. Больше мне ничего не надо. Дороги разные, и жизнь тоже, но самое главное для меня - чтобы ты была счастлива.
И мы просим друг у друга прощения. И обнимаемся - долго, и я чувствую, что плачу.

А потом на балу он приглашает меня на танец, и мы танцуем, а Пол Маккартни поет "Yesterday".
Как в те дни, когда мы были детьми. Точнее - еще совсем детьми.
И нет никаких мыслей, нет никакой боли больше. Есть только тихое счастье с легким налетом грусти. Есть разные пути-дороги, и неизвестно, что ждет нас завтра.
- Сев, мне так этого не хватало... как раньше, - говорю я, и улыбаюсь.
- Мне тоже, Лили, - отвечает Северус. - Мне тоже.
А музыка звучит и звучит, и кажется, что в это Рождество, наше последнее Рождество в Хогвартсе, после которого мы каждый шагнем за пороги наших судеб, время слегка приостановило свой ход, чтобы дать шанс тем, кто делал ошибки, кто ждал, кто разучился улыбаться.
Милосердное, доброе время, превратившееся в сказку для юных волшебников и совсем еще детей душой...