Есть подвиги известные, раскрученные, есть подвиги, вошедшие в кинематограф, книги, с именем, символами. А есть подвиги вроде бы и легендарные, и запредельные совсем, но известно о них мало.
Чаще всего военно-исторические реконструкции делаются или по отдельным операциям (а точнее, их эпизодам - эпизоды обороны Севастополя, операции Искра, и так далее), или просто берутся исторические факты, связанные с неким местом, воссоздаются боевые действия и пишется сценарий в соответствии с ними, а затем делается реконструкция.

И совсем редко делают реконструкции по отдельным подвигам, где требуется точное воссоздание исторических фактов, изготовление крупных "декораций", отличие которых от обычных декораций заключается в том, что декорация условна, а реконструкция должна соответствовать реальности: то есть, если ты делаешь деревянный танк, он должен выглядеть, как настоящий в точности, просто деревянный. Это сложно, а зачастую требует огромных усилий и вложений.

Но мы трудностей не боимся, и потому 2016, который напрямую соотносится с событиями 1941 года, настолько символичного для Ленинграда и Ленобласти, что комментировать тут что-либо не имеет смысла, был богат на именно точные реконструкции подвигов - известных и не особенно известных, но не менее великих, нежели известные.
Мы участвовали в высадке морских десантов: наши парни прыгали с корабля в воду среди взрывов, плыли в форме с винтовками в руках; мы "освобождали" Лугу в историческом месте, и много всего еще было - к примеру, реконструкция подвига Зиновия Колобанова, в которой принимали участие наши танки, реконструкторы и танкисты, или невероятно трогательная и сильная по эмоциональной наполненности реконструкция первого авианалета на Ленинград: ночная, на берегу Финского залива, среди двух тысяч горящих свечей в руках у зрителей. С авиацией, зенитками.
Все они были потрясающе красивыми, живыми, вызвали громадный отклик у людей. Но ни одна из них не может сравниться с реконструкцией - мемориалом, которую мы провели восьмого сентября, день в день с реальным подвигом, который имел место быть ровно семьдесят лет тому назад на Вороньей Горе неподалеку от Ленинграда: подвиг "Батареи А".

Подвиг Авроровцев. Последний, страшный бой батареи А, до последней капли крови сдерживавших фашистов, наступавших на Ленинград. Страшное и великое событие, пример невероятной силы человеческого духа.

Реконструкция была посвящена памяти легендарной героической битвы моряков крейсера Аврора с фашистскими ордами за Родину и Ленинград в сентябре 1941г, на Дудергофских высотах Ленинградской области (на границе с Ленинградом). Против 9-орудийной батареи численность в 200 человек выступили 1-я танковая и 36-я пехотная дивизии вермахта, но краснофлотцы не сдались, и не отступили. Из боя 11 сентября 1941г. вышли лишь 25 воинов и женщина - врач. Нескольких человек фашисты сожгли заживо в Дудергофе, в т.ч. одного из многочисленных героев батареи - командира 5-го орудия, Алексея Васильевича Смаглия, ему был всего 21 год. Погибла с моряками и доброволец из Ленинграда, вчерашняя школьница - сандружинница Зоя, до последнего спасающая раненых.
Центральным орудием была пушка, снятая с крейсера Аврора. Рядом на позициях ее поддерживали огнем пушки ЗИС-2 и зенитные пушки 85 калибра, отдельный пулеметно-артиллерийский батальон поддерживал пулеметным огнем (достоверно неизвестно, какими именно, но логично, что пулеметы были и пехотные, и зенитные, так что мы поставили и ДШК, и Максимы на пехотном и зенитном станках). Прожектористы, санитарные инструктора, пехотинцы, артиллеристы и моряки-балтийцы: всего числом около 200 человек стояли на той горе спиной к городу и грудью к наступающим немецким войскам.

Бились они до последнего. А самых последних, несгибаемых, немцы сожгли из огнеметов. Эта история не окончилась победой РККА, как и многие другие в 1941 году - до самой Тихвинской победы. Но держали немцев долго, оттого и зверствовали они, в итоге, из-за этой "маленькой" помехи, отвели душу на оставшихся в живых защитниках Ленинграда.

О подвиге подробнейшим образом можно прочесть (и посмотреть фото) тут: vk.com/auroramemori
А вот тут - особый отдел, тут фотографии, которые нельзя показывать людям с неподготовленной психикой: немецкие фотоснимки _после_: vk.com/aurora_18
Впечатлительным туда не рекомендую.

Ну а мы решили, что мы покажем этот бой - не ура-патриотичный, с трагическим финалом, страшный - чтобы люди помнили о том, какой ценой завоевано счастье.

Реконструкция состоялась поздно вечером и была разделена на две части: первая - добоевая часть: быт красноармейцев на позициях, где были отдельные роли уделены всем представленным подразделениям. Поле было оцеплено, а до того мы долго-долго его готовили, а еще мы построили пушку. Аналог той самой пушки, снятой с Авроры. По аутентичным замерам и чертежам наши умельцы с золотыми руками и головами воссоздали макет, изготовили из дерева "забрало"-щиток, а внутрь установили орудие, которое наши артиллеристы называют "Рапира": 100-мм противотанковая пушка МТ-12. Все отделали, замаскировали: получилось огромное орудие, при виде которого замирало сердце, когда накануне мы приехали ставить палатки, подготавливать позиции под орудия, и вообще готовиться.
А вокруг там было огромное поле и яблоневый сад...

Вокруг поля стояли кольцом зрители, а за ними со сцены начал играть симфонический оркестр. Началась первая часть реконструкции, первый бой с немецко-фашистскими захватчиками, когда у нас лупили все орудия по их танкам, зениткам, пушкам и броневикам, наша пехота отбивала их атаки, а после, когда атака была отброшена, на поле стояла суета: грузовики забирали раненых и убитых, шел пересмотр войск, и казалось, что все закончилось.

...Но в наступившей тишине оркестр заиграл медленную и величественную мелодию. Зажглись прожектора, а затем на поле вышли мои бойцы: перевязанные бинтами, с испачканными лицами, измотанные боем и со свечными фонарями в руках. Они несли факела, которые зажгли от огня из фонарей (настоящих фонарей 1942 года), и пошли вдоль рядов. И волной, растекающейся на тысячу с лишним рук, огонь растекся по свечам, которые держали в руках зрители: начиналась мемориальная, самая страшная и тяжелая часть реконструкции - наша дань памяти павшим героям.
Оркестр играл, а бойцы молча, как тени, шли вдоль бесконечного ряда зрителей, пока не скрылись вдалеке, в темноте, словно растворившись в воздухе...


тут еще фото


Звуки оркестра из торжественно-величавых превратились в тревожные, и с неба донесся рокот самолета... Немецкие истребители на бреющем полете разрезали темнеющее небо и начали бомбардировку позиций русских артиллеристов и зенитчиков. Красная Армия начала отстреливаться, но силы противника были слишком велики: это было по-настоящему страшно: мы привыкли к тому, что у нас всегда впечатляющая пиротехника, но такой не было, по-моему, еще ни разу.
Одновременно с обстрелом немецкие войска пошли в решительное наступление, выпустили танки, бронетранспортер, пехоту. Это было страшно: эта цепь черных характерных силуэтов, за которой темными тенями высилась техника, и все это на фоне взрывов, выстрелов, криков, стонов и рокота самолетов.
Как и было в истории: они начали давить, а у обескровленных красноармейцев не хватило ресурсов ответить им так, чтобы снова отбросить назад...

...И вот недавно мы сидели с нашими "ветеранами", одними из самых старых наших реконструкторов (по времени, а не по возрасту: речь о тех, с кем мы прошли уже огонь, воду и медные трубы в прямом смысле слова), и вспоминали тот бой. И говорили о том, что, учитывая количество наших мероприятий, начинаешь слегка черстветь, нет былого горения в душе, и реконструкция начинает иной раз восприниматься суховато, как эдакая игра на сцене. Не игра в солдатиков, но абстрагируясь, и оттого суть ее начинает теряться, хотя все у нас настоящее, и эмоции - вот те, с которыми мы пришли, вся эта память, все, ради чего мы вообще это делаем - чуть притупляется.
...А тут нас словно выхватили из реальности и поместили прямиком в ТОТ бой. По-настоящему.
Не было ни игры, ни недостатка эмоций на лицах бойцов: все было по-настоящему. Живо. Страшно. Словно ожили они - и руководили нами, чтобы те, кто пришел, кто стоял за красно-белой лентой ограждения - увидели. Поняли. Вспомнили - чтобы сама кровь подсказала и не дала забыть. Они были среди нас, а мы были среди них, и были - ими. На тот короткий период этого страшного боя, когда горела земля, когда жаром полыхало в спину, когда из последних сил руки хватались за пулемет, а сквозь пальцы текла кровь, и была отчаянная ярость - до последнего биться с этими страшными черными тенями в кривоватых касках, с короткими автоматами в руках с закатанными рукавами, добивающими наших - в окопах, у орудий, говорящих на чужом языке (наши "немцы" в боях говорят на немецком).
Когда мы уже лежали на земле в полузабытье (хотя ни один из "немцев" никогда не причиняет ни одному из нас реального вреда, мы друг друга стараемся беречь, а пиротехнические закладки всегда находятся на расстоянии, всегда помечены, и мы о том предупреждены + у нас, командиров, всегда при себе рация, мы знаем, что и за чем идет), а над полем неслась яростная, жуткая и героическая музыка симфонического оркестра, и вокруг уже стояла кромешняя темнота, разрываемая огнями свеч, огнем от полыхающего поля (специально подготовленные пиротехниками места), ощущение условности происходящего исчезло, и было...
...нет, не жутко.
Душераздирающе больно. Больно за них, за тех, в память о ком все это было.
За тех, кто затем лег в траншеи Пискаревского.
За тех, кто навеки остался в земле Невского Пятачка, Погостья, Апраксина, и черте чего еще - не счесть, это все тем же кольцом окружает наш многострадальный город.
За тех, благодаря кому мы сейчас живы.
И за море всего еще.

...Забегая вперед, надо было видеть потом лица ребят, которые выходят за немцев. Вот там было по-настоящему страшно. Это ведь маленький подвиг - выходить за врага, да еще и в такой ситуации. Потому они и прикалываются, давая детям себя "брать в плен", обнимаются с нами после боя: мы на равных, мы все те же русские ребята, мы вместе. Это все наша память, а без тьмы не показать свет, хотя война - это не свет и не тьма, там нет светлых и темных сторон, это все страх и боль, и нет там света вовсе, и будь она проклята навек, любая война.
И если спросить - зачем? То после таких боев нам нечего ответить: все как на ладони. Люди рыдают, мы молчим. И внутри все молчит. И когда люди несут свечи к орудиям и ставят их на станины - вокруг все молчит, и только тихо играет оркестр..

...А голос командира со сцены называет подразделения Красной Армии, которые бились на этой земле, и мы, реконструкторы, которые играли их на этом огромном живом, страшном спектакле, по очереди встаем подразделениями, когда называют "нас", молча берем в руки каски, несколько секунд смотрим на лица зрителей, а затем разворачиваемся и уходим. В темноту, в тени. Туда, где на траншеях растут цветы иван-чая.

Все больше и больше, ручейками стекаются бойцы, поднимаясь кто из окопов, кто с позиций, кто со станин орудий, отделяясь от горящего танка. Артиллеристы и танкисты, пулеметчики, зенитчики и бойцы медсанбата, прожектористки - тонкие девочки в армейских юбках, и бойцы связи. И молча уходим неровным, покачивающися строем, растекаясь в предночной дымке: я никогда этого не забуду, этого молчаливого строя. А до того как наши солдаты уходят туда, мы стоим, обнявшись, с большим добрым Гришей - капитаном Кудрявцевым (нас трое Кудрявцевых, трое командиров), и смотрим на звезды. И тоже уходим.

А потом морок развеивается. Снимается лента, зрители идут к позициям. Надо срочно возвращаться, вставать рядом, затем убирать все, давать интервью, отвечать на вопросы, обнимать заплаканных зрителей и боевых товарищей.
Ехать в темноте домой, чтобы заснуть без снов, потому что боже избави от тех снов, что ожидаются.

Но снится неожиданно что-то хорошее. Светлое, доброе.
А за спиной остается поле, и молчаливое, ощутимое "Спасибо" в спину.

Возможно, надуманное, конечно. Возможно, с усмешкой. Но почему-то именно после этого мемориала особенно четко ощущается: мы все делаем не напрасно. Все не зря.
И потом мы не можем назвать это "реконструкцией", потому что создали нечто большее.
Нечто, ради чего, должно быть, и родились когда-то.
Нечто, из чего когда-то пришло к нам понятие "часовые": часовые между теми, в память о ком мы занимаемся всем этим - и теми, кто стоит за красно-белой лентой. Мы хранители истории. Мы бережно держим ее в руках и свидетельства о том, как было. Бережем, восстанавливаем - и передаем. Но не меняем.
Мы часовые времени, мы не выбирали за себя: это время почему-то выбрало именно нас и именно на эти роли; нас - внуков Победы, детей изломанного войной поколения...

Тут фотографии, их много и они большие, осторожно


































































За фото спасибо Большому Репортажу и нашим фотокорам.